Неточные совпадения
К ногам злодея молча пасть,
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во власть
Врагу
царя на поруганье,
Утратить жизнь — и с нею честь,
Друзей с собой на плаху
весть,
Над гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому
Вражды
к злодею своему!..
Велел и жду тебя;
велел и жду.
Пойдем
к царю! А я веночек новый
Сплела себе, смотри. Пригожий Лель,
Возьми с собой! Обнимемся! Покрепче
Прижмусь
к тебе от страха. Я дрожу,
Мизгирь меня пугает: ищет, ловит,
И что сказал, послушай! Что Снегурка
Его жена. Ну, статочное ль дело:
Снегурочка жена? Какое слово
Нескладное!
В эти первые дни можно было часто видеть любопытных, приставлявших уши
к столбам и сосредоточенно слушавших. Тогдашняя молва опередила задолго открытие телефонов: говорили, что по проволоке разговаривают, а так как ее
вели до границы, то и явилось естественное предположение, что это наш
царь будет разговаривать о делах с иностранными
царями.
С этою-то радостною
вестью Строгоновы приехали
к Иоанну, и вскоре после них прибыло Ермаково посольство. Ликованье в городе было неслыханное. Во всех церквах служили молебны, все колокола звонили, как в светлое Христово воскресенье.
Царь, обласкав Строгоновых, назначил торжественный прием Ивану Кольцу.
—
Царь милостив ко всем, — сказал он с притворным смирением, — и меня жалует не по заслугам. Не мне судить о делах государских, не мне
царю указывать. А опричнину понять нетрудно: вся земля государева, все мы под его высокою рукою; что возьмет государь на свой обиход, то и его, а что нам оставит, то наше; кому
велит быть около себя, те
к нему близко, а кому не
велит, те далеко. Вот и вся опричнина.
Прихожу
к царю, говорю, так и так, не
вели, говорю, дорогомиловцам холопа твоего корить, вот уж один меня Федорой назвал.
— Нет, не выкупа! — отвечал рыжий песенник. — Князя, вишь,
царь обидел, хотел казнить его; так князь-то от
царя и ушел
к нам; говорит: я вас, ребятушки, сам на Слободу
поведу; мне, говорит, ведомо, где казна лежит. Всех, говорит, опричников перережем, а казною поделимся!
— А знаешь ли, — продолжал строго царевич, — что таким князьям, как ты, высокие хоромы на площади ставят и что ты сам своего зипуна не стоишь? Не сослужи ты мне службы сегодня, я
велел бы тем ратникам всех вас перехватать да
к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство на милость кладу и батюшке-царю за тебя слово замолвлю, коли ты ему повинную принесешь!
— Нет, не один. Есть у него шайка добрая, есть и верные есаулики. Только разгневался на них
царь православный. Послал на Волгу дружину свою разбить их, голубчиков, а одному есаулику, Ивану Кольцу, головушку
велел отсечь да
к Москве привезти.
Ведь правительство — это
цари, министры, чиновники с перьями, которые меня ни
к чему, как тот становой мужиков, принудить не могут:
поведут меня насильно в суд, в тюрьму, на казнь не
цари и чиновники с перьями, а те самые люди, которые находятся в таком же положении, как и я.
— Пожалуйте! — подхватил сейчас же сметливый лакей и
повел Елену через залу, где ей невольно бросились в глаза очень большие и очень хорошей работы гравюры, но только все какого-то строгого и поучающего характера: блудный сын, являющийся
к отцу; Авраам, приносящий сына в жертву богу; Муций Сцевола [Муций Сцевола — римский патриот конца VI века до нашей эры, сжегший свою руку в огне жертвенника и тем устрашивший воевавшего с Римом этрусского
царя Порсенну.], сжигающий свою руку.
Тогда
царь встал,
велел дать себе умыться и надел самый роскошный пурпуровый хитон, вышитый золотыми скарабеями, и возложил на свою голову венец из кроваво-красных рубинов. После этого он подозвал
к себе Ванею и сказал спокойно...
Все
вестиО нем я, матушка-царица, прямо,
Как слышал, так и отписал
к царю,
Не утаил ни слова.
И сам бы рад
Так думать,
царь; но с разных
к нам сторон
Все та же
весть приходит: жив Димитрий!
Всея Руси могучий повелитель!
Султан Махмет, твой друг и брат, тебе
Через меня на воцаренье шлет
Приветствие и, в знак своей приязни,
Седло и златом кованную сбрую
В каменьях драгоценных. Государь!
Султан Махмет, добра тебе желая,
Предостеречь тебя
велит, что твой
Неверный раб,
царь Александр, замыслил
Тебя предать и
к перскому Аббасу
В подданство переходит!
— Речь идет о том, что Петр I якобы
повелел не считать его
царем, если он попадет в плен
к туркам.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать
велит:
«Чем вы, гости, торг
ведетеИ куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному
царю Салтану...
Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший сын его
ведет.
Вот проходит восемь дней,
А от войска нет
вестей;
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесенья.
Петушок кричит опять.
Кличет
царь другую рать;
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова
вести нет от них!
Снова восемь дней проходят;
Люди в страхе дни проводят;
Петушок кричит опять,
Царь скликает третью рать
И
ведет ее
к востоку, —
Сам не зная, быть ли проку.
— А это уж не от нас, а от божьего соизволения. Чудо было… Это когда
царь Грозный казнил город Бобыльск. Сначала-то приехал милостивым, а потом и начал. Из Бобыльского монастыря
велел снять колокол, привязал бобыльского игумна бородой
к колоколу и припечатал ее своей царской печатью, а потом колокол с припечатанным игумном и
велел бросить в Камчужную.
Достигаев. Опровергнут? Не слыхали об этом. Ну, пускай он опровергнут, а привычка
к нему всё-таки осталась, и немцы отлично… приспособляются. Немец социалиста не боится, он и социалисту кушать дает. И — что же мы видим? У нас в шестом году кадеты уговаривали народ: не плати
царю налогов, не давай солдат! Народ и ухом не
повёл… да! А вот, немецкие рабочие, социалисты, в четырнадцатом году, глазом не моргнув, дали денег на войну.
Один раз идет поздно вечером царский сын мимо избушки, и слышно ему — кто-то говорит: «Вот слава богу, наработался, наелся и спать лягу; чего мне еще нужно?» Царский сын обрадовался,
велел снять с этого человека рубашку, а ему дать за это денег, сколько он захочет, а рубашку отнести
к царю.
Пастухи Нумитора были сердиты за это на близнецов, выбрали время, когда Ромула не было, схватили Рема и привели в город
к Нумитору и говорят: «Проявились в лесу два брата, отбивают скотину и разбойничают. Вот мы одного поймали и привели». Нумитор
велел отвести Рема
к царю Амулию. Амулий сказал: «Они обидели братниных пастухов, пускай брат их и судит». Рема опять привели
к Нумитору. Нумитор позвал его
к себе и спросил: «Откуда ты и кто ты такой?»
Когда его выбрали
царем, царевич послал за город привести
к себе своих товарищей. Когда им сказали, что их требует
царь, они испугались: думали, что они сделали какую-нибудь вину в городе. Но им нельзя было убежать, и их привели
к царю. Они упали ему в ноги, но
царь велел встать. Тогда они узнали своего товарища.
Царь рассказал им все, что с ним было, и сказал им: «Видите ли вы, что моя правда? Худое и доброе — все от бога. И богу не труднее дать царство царевичу, чем купцу — барыш, а мужику — работу».
Вдруг один человек присмотрелся
к царевичу, приметил, что он говорит не чисто по-ихнему и одет не так, как все в городе, и крикнул: «Ребята! этот человек подослан
к нам от наших злодеев разузнавать про наш город. Может, он сам отравил
царя. Видите, он и говорит не по-нашему, и смеется, когда мы все плачем. Хватайте его,
ведите в тюрьму!»
Вот Строгоновы, как получили от
царя письмо, послали приказчиков еще собирать народ
к себе. И больше
велели подговаривать казаков с Волги и с Дону. А в то время по Волге, по Дону казаков много ходило. Соберутся шайками по 200, 300, 600 человек, выберут атамана и плавают на стругах, перехватывают суда, грабят, а на зиму становятся городком на берегу.
— Так вот, слышишь, любезный, что сам
царь повелевает! — строго обратился Свитка
к мужику, высказавшему некоторое сомнение. — Ты, значит, ослушник воли царской!.. За это в кандалы!.. За это вяжут да
к становому нашего брата, а ты, значит, молчи да верь, коли это пропечатано!
Они
ведут свое начало от грузинского
царя Богдана IV, но это не доказано,
к сожалению, в документах.
Повелел Спаситель — вам, врагам, прощати,
Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,
Цари и князи, богаты и нищи,
Всех ты, наш родитель, зовешь
к своей пище,
Придет пора-время — все
к тебе слетимся,
На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
От пакостна тела борют здесь нас страсти,
Ты, Господь всесильный, дай нам не отпасти,
Дай ты,
царь небесный, веру и надежду,
Одень наши души в небесны одежды,
В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!
— А помните ль, что там насчет должников-то писано? — подхватил Марко Данилыч. — Привели должника
к царю, долгов на нем было много, а расплатиться нечем. И
велел царь продать его и жену его, и детей, и все, что имел. Христовы словеса, Дмитрий Петрович?
Верные слуги пошли, царский дар старикам принесли, старики сребро, злато приняли, сладким суслом царских слуг напоя́ли: слуги
к белому
царю приходят,
вести про мордву ему доводят: «Угостили нас мордовски старики, напоили суслом сладким, накормили хлебом мягким».
Выбор Поппеля в наследники их имени и состояния жестоко огорчил было ее; но
вести из Московии через соотечественников жида Захария, верного в выполнении своей благодарности,
вести о милостях тамошнего
царя к Антону, о почестях и богатстве, которые его ожидают, утешили бедную мать.
Что станется с ней, с Аленушкой, когда она очнется… да и как привести ее в чувство… Где? Какому надежному человеку поручить ее… и умереть спокойно… А если
царь смилуется над своим верным слугой и не
велит казнить…. тоже в какой час попадешь
к нему… тогда… еще возможно счастье… если Аленушка да отдохнет… Опозоренная… так что ж, не по своей воле… люба она ему и такая… люба еще более… мученица… — мелькают в голове его отрывочные, беспорядочные мысли.
Дождется он, что
поведут ее с другим под честный венец, бают среди челядинцев строгановских, что жених есть на Москве у молодой хозяюшки, боярин статный, богатый, у
царя в милости. Куда уж ему, Ермаку, душегубу, разбойнику, идти супротив боярина, может ли что, кроме страха, питать
к нему девушка? Нет, не честный венец с ней ему готовится, а два столба с перекладиной да петля пеньковая. Вздернут его, сердечного, на просторе он и заболтается.
По другим преданиям, где теперь расположен Петергоф, стояли две чухонские деревушки: Похиоки и Кусоя; Петр избрал между этими деревушками возвышенную местность и построил палатку или небольшой «попутный дворец».
Царь его выстроил в голландском вкусе и назвал «Монплезиром»; близ него помещалась столовая, буфет, кавалерские комнаты, баня и ванная
царя. В одном из примыкающих
к нему флигелей он
велел поставить походную церковь.
Но не родство с
царем, не честолюбие скрепляли этот союз: любовь страстная, готовая на все жертвы,
вела жениха и невесту
к брачному алтарю.
Письмо брата далеко не утешило князя Василия, хоть он, по правде сказать, и не ожидал от него особого утешения, тем не менее он не упал духом и приказал собираться в Москву. Послав гонца
велеть приготовить хоромы, князь не оставил мысли — по приезде, уже на словах посоветовавшись с братом, явиться
к царю с челобитьем, тем более, что брат не отказался помочь ему, а только уведомлял, что, по его мнению, это будет трудно, а главное — опасно.
— Може, венец-то это не княжеский, а брачный, ну, да это все едино… Коли мне суждено обвенчаться с Ксенией Яковлевной, так, значит, все равно Сибирь будет под рукой царя-батюшки. Без полной победы над нечистью не
вести мне
к алтарю мою лапушку, — добавил со вздохом Ермак Тимофеевич.
Видемши воины этакое чудо, что странник неуязвим от стрел, пошли
к царю спросить, как он теперь
велит того странника смерти предать?
Денисов
велел позвать
к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности
царю и отечеству и ненависти
к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
Царь Асархадон
велит сказать Лаилиэ, что то, что сделано с его послами, будет сделано и с ним, если он сейчас же не пришлет назначенную дань серебра, золота и кипарисового дерева и не приедет сам на поклон
к нему.
Князья земным поклоном встречают своего
царя Лаилиэ, потом встают и по его приказу садятся перед ним, и старший из князей начинает говорить о том, что нельзя долее терпеть всех оскорблений злого
царя Асархадона и надо идти войной против него. Но Лаилиэ не соглашается с ним, а
велит послать послов
к Асархадону, чтобы усовестить его, и отпускает князей. После этого он назначает почтенных людей послами и внушает им подробно то, что они должны передать
царю Асархадону.
Такой ответ
царю за огрубность показался. Вспыхнул он это своею яростию и
велел воинам взять того странника, пригвоздить его
к доске и пронзить стрелами.